Виталий Сонькин
Гештальт-подход получил такое распространение в России потому, что существуют пересечения в методологии отечественных школ (теория деятельности и культурно-исторический подход) и гештальт-теории. В основе культурно-исторического подхода и теории деятельности также лежат пересмотр гештальт-психологии, психоанализа, теории диалога, системного подхода. На гештальт-подход, видимо, оказал некоторое влияние диалектический материализм. В обоих направлениях предметом психологии оказывается отношение организма с окружающей средой — деятельность, или контакт. Однако гештальт-подход интересует происходящее с субъектом, отечественные школы больше озабочены механикой деятельности.
Тема, которую я хотел бы поднять в этой статье может кому-то показаться недостаточно практичной. Действительно, общие подходы, теории, тем более, методология и антропология не помогают, на первый взгляд, решать конкретно поставленных проблем клиента. Однако только общепсихологические вопросы могут помочь нам найти опору в нашей работе, увидеть ее границы и горизонты.
Как известно, Ф.Перлз в конце жизни считал любое теоретизирование и обобщение, мягко говоря, излишним. Возможно, он имел на это право, уже совершив необходимые обобщения и построив стройную систему представлений о внутреннем мире человека. Мы же, оказавшись перед лицом готового подхода, можем проглотить его, принять за данность за красоту и логичность, интроецировать, а можем попробовать его «пожевать». По счастью, гештальт-подход никогда не стремился быть догматичным и позволял вольности по отношению к себе.
Чтобы оценить какое-то научное направление или теорию, необходимо подняться на более высокий уровень, привлечь для этого другие теоретические концепции, сравнить их между собой. Такие попытки уже были неоднократно предприняты по отношению к гештальт-подходу. В него вливались отдельные методы, появлялись новые направления (работа с системами, с организациями, даже с политическими структурами), его сравнивали с психоанализом и другими направлениями психотерапии. Все это очень полезно для развития подхода.
Примечательно, что гештальт-подход получил такое обширное распространение в России. Это не может быть случайностью, и надо полагать, что на методологические основы, которые были у наших специалистов, именно этот взгляд ложится достаточно непротиворечиво. В этой статье я предлагаю только начать сопоставлять гештальт-подход с ведущими направлениями отечественной психологии. Это необходимо для нас по трем причинам. Во-первых, это позволит лучше понять эти подходы, поскольку такое сравнение может дать возможность увидеть те явления реальности, которые стоят за терминологией и теорией. Во-вторых, это позволит начать путь преодоления расщепления сознания, когда, говоря о научной психологии, мы говорим на одном языке, а говоря о практической – на другом. Кроме того, было бы жалко попусту терять многими с таким трудом усвоенные знания, которые, как кажется, не могут пригодиться на практике. Здесь мы попробуем показать, что это не так. И, в-третьих, сравнение подходов позволяет увидеть сильные и слабые стороны каждого, а значит, выбирать лучшее и знать свои ограничения, иметь возможность развиваться.
Основания
Казалось бы, о тех основаниях, на которых строится гештальт-подход и отечественные школы, мы знаем все. Что общего может быть у марксистского материалистического подхода к психической жизни и у тех направлений, на которые опирались Перлз и его соратники при развитии гештальттерапии?
Оговоримся сразу, что мы не можем рассмотреть все отечественные школы, и остановимся только на культурно-исторической психологии и деятельностном подходе, поскольку эти концепции являются колыбелью большей части наших психологов и до сих пор определяют общее направление развития психологической мысли.
Гештальт-психология
Гештальт-терапия заимствовала множество терминов, да и само название из гештальт-психологии. Попробуем кратко выделить те существенные моменты, которые характеризуют теорию гештальт-психологии. Прежде всего, эта школа утверждала и отстаивала примат целостности над частями. Основной мишенью критики этим направлением были попытки царившего в научной психологии ассоцианизма разложить сознание на отдельные элементы, то есть подвергнуть тотальному анализу все психические процессы. Гештальт-психологи, напротив, утверждали, что целостность является первичным и основополагающим феноменом нашей психической жизни. Так они обосновывали открытые ими законы: восприятия (структурирование целого из частей и первичное видение общего с последующей детализацией), мышления (решение задач как внезапное усмотрение связи частей задачи в целое – инсайт) и т.д. Проводя эксперименты на детях, животных и взрослых людях, ученые этой школы полагали, что все эти законы по сути врожденные и не различаются у человека и животных. Гештальт, то есть целостная форма, становится основным объяснительным принципом этого направления.
Для Перлза и других основателей гештальт-терапии целостный подход так же ставился во главу угла. Очевидное влияние на гештальттерапию оказали не только классические исследования этого направления, но и стоящие несколько особняком работы школы К.Левина. Так, теория поля появляется в психологии именно в работах Левина и его школы, обозначая воздействие окружающих предметов, событий, ситуации на поведение субъекта и различия в восприятии поля (что выделяется, становится фигурой) в зависимости от мотивации.
Кроме терминологии (которую в гештальт-терапии используют не совсем так, как гештальт-психологи), гештальт-подход воспринял дух целостности, поиск хорошей формы (но уже не в восприятии, а в отношениях), представление о принципиальной схожести психики человека и животных (по мнению Левина основное различие – в способности человека делать выбор, то есть действовать независимо от требований ситуации, поля). Во многом, был заимствован и метод – феноменологический эксперимент. Оба направления боролись с расчленяющим анализом – ассоцианизма с одной стороны и психоанализа с другой.
Однако значительное влияние гештальт-психология оказала и на отечественную психологию. Работы Коффки, Келлера, Левина, Гольдштейна активно обсуждались Выготским, Леонтьевым, Лурия, Павловым. Как известно, Б.В.Зейгарник, ученица К.Левина, вернувшись в СССР, активно сотрудничала с А.Н.Леонтьевым и А.Р. Лурия, так что идеи и методы этой школы знали не понаслышке. Одной из первых исследовательских работ культурно-исторического подхода была экспедиция А.Р. Лурия, призванная проверить культурную неспецифичность тех законов восприятия, которые открыли гештальт-психологи. К удивлению самого исследователя, оказалось, что многие, считавшиеся даже общими у человека и животных, законы оказались неприложимы к людям из другой культуры – у них складывались другие гештальты, и было иное представление о хорошей форме. Именно это безразличие к особенностям исключительно человеческой психики было предметом критики гештальт-подхода.
Отечественная школа переняла у гештальт-психологов и принцип целостности (только Выготский и его последователи искали не гештальты или структура, а единицы, в отличие от элементов), и понимание влияния ситуации, инструкции на человека. Даже многие схемы экспериментов в целом похожи в гештальт-психологии и в отечественных исследованиях. Но если на знамени одной теории – гештальт, целостная структура, предзаданная и универсальная, то на знамени другой – значение, специфически человеческое, возникающее и развивающееся в культуре единство общения и обобщения.
Интересно, кстати, что ставшее расхожим выражение «гештальт, требующий завершения», сложно обнаружить в работах классиков гештальтпсихологии. Требует завершения неудовлетворенная потребность или квазипотребность, исследованию чего посвящены работы школы Левина. Гештальт из единицы восприятия превращается у Перлза в мотивационную структуру, к чему мы вернемся чуть позже.
Из сказанного выше видно, что путь к здоровью в гештальтерапии, создание «хороших» гештальтов – это возвращение к естественности, поскольку эти структуры чуть ли не врожденны. Человек сам стремится к «хорошей форме», завершенности и проч., но ему мешают присвоенные правила, элементы культуры, скрывающие его истинные потребности и не дающие завершить гештальт. Примерно так выглядит позиция гештальт-терапии. Совсем иначе отношения с социальным окружением звучит в отечественной психологии: только усваивая и присваивая культурные орудия, способы поведения и даже потребности, человек становится человеком.
Забавно, что два аналогичных по содержанию термина – усвоение культурного опыта – в этих подходах противоположено заряжены: безусловно, положительную окраску имеет термин «интериоризация», и во многом негативную — «интроект». И хотя теоретики гештальттерапии оговариваются, что интроекты не всегда вредны, они интересуют терапевта только в тех случаях, когда от них следует избавляться. С другой стороны, интериоризация – не акт проглатывания человеком, а сложный акт присвоения опыта во взаимодействии с другим. В этом смысле, мы можем говорить об интериоризации как ассимиляции опыта. …
Скорее всего, именно этот культурно-исторический вектор отечественной психологии приводит ко всё нарастающей популярности конструкционистских подходов в психотерапии, прежде всего, психодрамы и нарративной терапии. К сожалению, гештальт-терапевты пока не часто задумываются, что культура дает человеку – какие орудия, средства были присвоены и есть в арсенале клиента. Фокусировка на сохранных, адаптивных и полезных способах поведения, общения, интеллектуальной деятельности и использование их для перестройки нарушенных – основной принцип многих подходов, основывающихся на положительном значении культуры и ее орудий. Хорошо ли заимствовать средства из культуры и ее многовекового опыта, или лучше каждый раз находить свои собственные, причем, желательно, уникальные, сформированные именно в данной ситуации? Что есть человеческая воля – умение быть независимым от привычного способа реагирования, демонстрация в ситуации творческого приспособления, или умение овладевать своим поведением с помощью присвоенных социальных средств – вот основные противоречия между гештальттерапией и отечественной психологической школой. Мы не имеем возможности здесь обсуждать эти взгляды, каждый из которых имеет свои преимущества и в теории, и в практике. Этому следовало бы посвятить отдельную работу.
Марксизм
На первый взгляд может показаться, что марксизм не может иметь никакого влияния на гештальттерапию. Однако такое мнение было бы ошибочным. Хотя, конечно, такого системообразующего значения, как для отечественной психологии, теория Маркса на гештальт-подход не имела, некоторые пересечения существуют. Сейчас многим кажется, что марксизм вообще был только в Советском Союзе. Между тем, многие известные психологи и психотерапевты за рубежом знали и разделяли позиции Маркса. Так, неравнодушными к марксизму были А.Адлер, Э.Фромм, К.Хорни и многие другие. Какое-то влияние, скорее всего, марксизм оказал и на гештальттерапию, попробуем найти ее следы.
Гештальтподход осознанно или случайно во многом опирается на диалектический материализм. Прежде всего, это относится к пониманию единства бытия как целостной системы. Системный подход, видение контекста (фона, поля) всегда было в центре внимания гештальт-терапевтов. Отношение к противоречиям как источнику развития также является явной перекличкой с марксизмом. Вообще, гештальт-подход, ищущий подтверждения в практике своих гипотез, стремящийся прочно стоять на ногах реальности, всегда стремился к материализму. Тонкая грань между идеализмом и материализмом характерна для психологии. Но мне кажется, что формулировка таких понятий как гештальт, поле, контакт, диалог как идеалистических, над- и до- практических, внечувственных – это грубое упрощение гештальтподхода.
Перлз, неизвестно, сознательно ли, отозвался на призыв Маркса изучать объект не как таковой, статичный, а в его реальной практической деятельности. Именно это и становится сердцевиной гештальттерапии – исследование и восстановление контакта.
Не стоит и говорить, что вся отечественная психология была построена на философии марксизма и диалектического материализма. И следует отметить, что вульгарный материализм, сводивший психическую жизнь к реакции, был быстро отвергнут, а предметом изучения стали, прежде всего, психическое развитие и деятельность.
Психоанализ и холизм
Еще одним заблуждением было бы полагать, что психоанализ оказал влияние только на гештальтподход. Основатели отечественной психологии были очень хорошо знакомы с работами Фрейда, а Лурия даже состоял с ним в недолгой переписке и написал книгу «Психоанализ костюма».
Здесь не случайно в одном пункте помещены психоанализ и холизм, во многом, это единый вектор для обоих направлений: от теории Фрейда, основанной на внутренней борьбе ментальных структур, к представлению о человеке как едином, целостном организме. Если у Перлза этот путь был проторен Райхом и неким южно-африканским философом Jan C.Smuts, то у нас этим занимался, прежде всего, А.Р.Лурия. В поисках объективного изучения феноменов, открытых психоанализом, он объединил метод свободных ассоциаций с измерением объективных физиологических показателей. Так появился полиграф, или детектор лжи. Продолжение изучения связи психического и телесного занимали его всю жизнь, с этой целью он отправился учиться медицине, в контексте этой проблемы он создает новое направление – нейропсихологию. И хотя кажется, что ничего общего у изучения мозговых структур и целостной личностью нет, Лурия всегда доказывал обратное. Комплексный подход к человеку, внимание ко всей его жизни – девиз его романтической науки, в рамках которой он успел написать две книги.
Единство было важным ориентиром в работах Выготского. Он стремился создать психологию целостного человека, объединяя различные психические и телесные процессы. Провозглашенное им единство аффекта и интеллекта (до сих пор разделенных в общей психологии), к сожалению, осталось только лозунгом, к которому исследователь не успел подойти вплотную.
Итак, заимствуя из психоанализа идею бессознательного, наличие скрытой мотивации, оба подхода отказываются от структур личности, противопоставляя им идею целостности человеческого организма. Конечно, эта проблема по-разному решалась в этих подходах, так как перед ними стояли совершенно разные задачи.
Диалог
Теория диалога однозначно ассоциируется с М.Бубером. Однако в отечественной философии подобные воззрения встречаются сразу у нескольких мыслителей: М.М.Бахтина, А.А.Ухтомского, отчасти, С.Л.Рубинштейна. Перекликающиеся взгляды мы находим и у Выготского, недаром сравнение его позиции с идеями Бахтина вызывают живое обсуждение. Конечно, в теории деятельности нет диалога и взаимности, там может быть только субъект и объект деятельности. Но в работах Выготского мы видим, как диалог влияет на развитие, присваивается, как в нем человек становится человеком. Хотя для него важен не столько сам акт взаимности, сколько его содержание.
Деятельность и контакт
Эти два понятия, являющиеся ведущими в обсуждаемых теориях, не просто очень важны для авторов. И Леонтьев, и Перлз ставили перед собой методологическую задачу – переосмыслить предмет психологии в целом и найти его новые основания. Именно в этом ключе появляются эти понятия. Для Перлза предметом психологии является контакт на границе организма со средой, то творческое приспособление, которое при этом происходит. Субъект, физиологический организм контактирует с внешним миром, и при этом физиологическое становится психологическим. Важно подчеркнуть, что контакт всегда предполагает наличие внешнего объекта. Понятие контакта видоизменялось у основателей гештальттерапии: от узкого понимания контакта как сенсорного осознавания и моторного поведения, до широкого понимания, которое мы видим в теории цикла контакта.
Леонтьев же определяет предмет психологии как деятельность. Для многих это набившее оскомину слово осталось чуждым и непонятным. Попробуем объяснить это очень просто. Леонтьев прекрасно осознавал, что деятельность является предметом самых различных областей. Поэтому он подчеркивает, что говоря о деятельности, он имеет в виду предметную деятельность (в отличие, скажем, от Рубинштейна, который говорит лишь о внутренней, психической деятельности). Приведем две цитаты из «ДСЛ»: «Деятельность необходимо вступает в практические контакты с сопротивляющимися человеку предметами, которые отклоняют, изменяют и обогащают ее».
«Итак, деятельность входит в предмет психологии, но не особой своей «частью» или «элементом», а своей особой функцией. Это функция полагания субъекта в предметной действительности и ее преобразования в форму субъективности» (с.73).
Конечно, мы не вправе говорить, что контакт и деятельность – одно и то же. Однако не замечать определенных сходств тоже невозможно – обе теории изучают активность организма, включенного в реальные взаимодействия с его окружением, предметами внешней среды, мира, при которых изменяется как окружение, так и сам организм. Обе считают психику результатом этого взаимодействия.
И Перлз, и Леонтьев подчеркивают, что энергетической основой этого взаимодействия является потребность организма. Оба замечают, что потребность должна быть направлена на реальный предмет во внешнем мире. Перлз называет его фигурой (или гештальтом), Леонтьев же называет его мотивом. А дальше теории идут разными путями: гештальтподход акцентируется на фазах контактирования и прерываниях контакта. Теория деятельности обращает внимание на механизмы осуществления деятельности. Проще говоря, обе теории согласны, что возникает потребность, которая должна быть опредмечена – так появляется мотив или фигура потребности. Перлза интересует дальнейшая судьба этой потребности, ее встречи с предметом, контактирования, ассимиляции объекта. В гештальтподходе фокус направлен на те внутренние препятствия, которые встают на пути удовлетворения потребности, или контакта. Теория деятельности обращена больше к механизмам удовлетворения потребности, а не к динамике. Вопросы, которые ставятся в ней: из каких структур состоит деятельность, каковы механизмы присвоения внешней деятельности, перенесения ее во внутренний план (интериоризация), какова структура сознания и т.д. Леонтьева очень мало интересует то, что происходит с субъектом в процессе деятельности, его эмоции, переживания. Гораздо больше внимания уделяется механике деятельности.
Возьмем какой-нибудь элементарный пример, чтобы развести интересы гештальтподхода и теории деятельности.
| Что происходит | Что интересует гештальттерапию | Что интересует теорию деятельности |
| Человек нуждается в воде | Осознание, принятие своих телесных реакций. Фон структурируется. | Поисковая или ориентировочная деятельность. Опредмечивание этой потребности. |
| Он видит на дереве яблоко | Из фона выделяется фигура, фон структурируется по отношению к ней, появляется энергия, возбуждение | Появляется мотив-цель (т.к. он осознанный), заданный культурным контекстом |
| Он прикидывает, что ему нужно принести лестницу, чтобы забраться на дерево | — | Цель разбивается на задачи, которые осуществляются с помощью операций |
| По дороге он забывает о своем желании пить и оказывается поглощенным поиском лестницы | Появление новой фигуры, прежняя фигура уходит в фон, гештальт не завершен | Происходит сдвиг мотива на цель |
| Ему не удается найти лестницу, и он сбивает яблоко палкой | — | Орудия, средства, встраиваемые в деятельность, переструктурирование деятельности в зависимости от этих средств |
| Он, наконец, хватает яблоко и впивается в него зубами | Нет больше фигуры и фона, субъект и объект становятся единым «Мы», отпускается контроль и появляются сильные переживания | — |
| Он удовлетворенно садится под дерево и переваривает яблоко | Происходит ассимиляция, присвоение опыта | Происходит перестройка иерархии мотивов и интериоризация средств, осмысление |
| Он пребывает в состоянии не-деяния | + | — |
| Он думает, что бы общественно-полезного ему сделать | — | + |
| Что происходит | Что интересует гештальттерапию | Что интересует теорию деятельности |
| Человек нуждается в воде | Осознание, принятие своих телесных реакций. Фон структурируется. | Поисковая или ориентировочная деятельность. Опредмечивание этой потребности. |
| Он видит на дереве яблоко | Из фона выделяется фигура, фон структурируется по отношению к ней, появляется энергия, возбуждение | Появляется мотив-цель (т.к. он осознанный), заданный культурным контекстом |
| Он прикидывает, что ему нужно принести лестницу, чтобы забраться на дерево | – | Цель разбивается на задачи, которые осуществляются с помощью операций |
| По дороге он забывает о своем желании пить и оказывается поглощенным поиском лестницы | Появление новой фигуры, прежняя фигура уходит в фон, гештальт не завершен | Происходит сдвиг мотива на цель |
| Ему не удается найти лестницу, и он сбивает яблоко палкой | – | Орудия, средства, встраиваемые в деятельность, переструктурирование деятельности в зависимости от этих средств |
| Он, наконец, хватает яблоко и впивается в него зубами | Нет больше фигуры и фона, субъект и объект становятся единым «Мы», отпускается контроль и появляются сильные переживания | – |
| Он удовлетворенно садится под дерево и переваривает яблоко | Происходит ассимиляция, присвоение опыта | Происходит перестройка иерархии мотивов и интериоризация средств, осмысление |
| Он пребывает в состоянии не-деяния | + | – |
| Он думает, что бы общественно-полезного ему сделать | – | + |
Конечно, пример можно развивать и усложнять дальше, но нам достаточно этого.
Таким образом, мы видим, что рассматривая сходную реальность, Леонтьев фокусируется на структуре самой деятельности, ее механизмах, ведущих к результативности, ее способах, орудиях и инструментах. Перлз же обращается к тому, что происходит с субъектом, каковы его переживания и чувства, что в нем самом мешает или помогает ему достичь результата (а не в его способах, реальном окружении, орудиях, системе мотивов). Легко себе представить, как формировать ориентировочную основу деятельности, но основу контакта сформировать невозможно. Это отдельный и непростой вопрос – что лучше, творческое приспособление в любой ситуации или наличие алгоритмов, ориентировочной основы. Оба подхода отвечают однозначно и противоположно, хотя определить критерии довольно сложно.
В обеих теориях есть свои сильные и слабые стороны. Действительно, внутренний мир и переживания человека мало интересовали теорию деятельности. Хотя Леонтьев пытался ввести понятие смысла, а Выготский говорил о единстве аффекта и интеллекта, реальный субъект с его переживаниями остаются за скобками теории деятельности. Это связано и с ментальностью тех лет в СССР, и с теми отраслями психологии, под которые заточена эта теория. Характерно, что современные переработки теории деятельности связаны по большей части с попыткой вернуть в нее активного живого субъекта, который больше, чем иерархия мотивов. Разработкой смысловой стороны, переживаний, личности в контексте теории деятельности занимаются Д.А. Леонтьев, Ф.Е. Василюк, А.Г. Асмолов, В.А. Петровский, Б.С. Братусь и другие. Гештальтподход может быть полезен теории деятельности тем, что при многих пересечениях он отличается ориентацией на внутренний мир субъекта, на то, что с ним реально происходит в данный момент.
Но и теория деятельности может быть полезна в развитии гештальтподхода. Она может обратить наше внимание на выбор средств, которые человек берет из культуры, помочь разобраться, как внешняя деятельность становится внутренней, обратить внимание на иерархию мотивов и развитие целей.
В данной статье мы успели только очень поверхностно сравнить основания некоторых отечественных школ и теорию гештальт-подхода. Эта тема нуждается в продолжении, более тщательном анализе и обсуждении. Такой диалог может быть полезен главным образом не гештальттерапии, не теории деятельности, а тем людям, которые способны интегрировать в своих размышлениях и в практике разные концепции.
Литература:
Статья была опубликована: Журнал практического психолога. – М., 2008г., №3. Специальный выпуск: Московский Институт Гештальт-терапии и консультирования. С. 69-78
