Если представить себе такой наивный вопрос от Винни Пуха, младенца или инопланетянина, который спросил бы меня:
— А чем ты занимаешься? — что я ответил бы?
Во-первых, надо признать, что этот вопрос вызывает некоторую неловкость. Хочется сразу иметь какую-то простую и ясную профессию, чтобы мочь ответить: вот, я готовлю еду, или я строю дома, или я вожу автомобиль и так далее.
А что делаю я? Разговариваю с людьми? Лечу людей? Так разговариваю с людьми, что они исцеляются? Все это звучит плохо и для нашего младенца-виннипуха-гуманоида неубедительно.
Затем хочется отмахнуться от навязчивого вопрошателя и сказать: это слишком сложно, так не объяснишь! Младенцам/медведям/инопланетянам этого не понять!
Но боюсь, такой привычный способ обойтись с неловкостью и растерянностью — переложить их на собеседника — в данном случае не сработает.
Наконец, приходит в голову то, кем я не являюсь: я лечу, но не как врачи, таблетками или рекомендациями; я разговариваю по душам, но не как друг или близкий человек; я имею дело с тонкими материями, но не как священник или целитель. Все эти доказательства моего бытия от обратного тоже мало прольют света.
Поэтому наивному другу я бы ответил так:
— Психотерапия — это любопытство, которое помогает задуматься и понять лучше себя и свои отношения. Я профессионально удивляюсь тому, как у других людей устроена жизнь. И это позволяет им удивляться самим и меняться. Да, в этом, дорогой виннипух-маленькийпринц-гуманоид-младенец, мы с тобой коллеги. Но ты это делаешь для себя самого. Есть те, кто делает это для общества: ученые, философы, поэты и писатели, художники и публицисты. Они стараются задавать наивные и глубокомысленные вопросы об устройстве мира и общества, иногда — о человеческой сущности.
Психотерапевт же интересуется конкретным человеком, который прямо перед ним, пытаясь понять, как построена твоя персональная жизнь, что тобой движет и влечёт, что интересует и пугает, что тревожит и сковывает именно тебя.
Это сложно, потому что дети любопытны, не зная, как бывает. А взрослые знают, как может быть, и думают, что знают, как правильно. Психотерапевт же знает, как бывает, но нацелен на поиск того, что важно этому человеку перед ним — и зачастую это не то, что кажется.
Тут мой наивный друг скажет:
— Что же, достаточно быть любопытным и сочувствующим? Я тоже тогда психотерапевт?
Но нет, придётся разочаровать несостоявшегося коллегу. Этого недостаточно. Психотерапевт знает много о страдании и человеческих переживаниях, о развитии личности и его препятствиях, об отношениях и их хитросплетениях, он умеет и спрашивать, и искренне откликаться на истории другого, не осуждая и не внушая ничего. Он все время развивает собственную чувствительность и способность присутствовать рядом с другим человеком, бесконечно учится и, рефлексируя, осознает что он делает, чувствует, думает.
— Ну вот, теперь сложно и непонятно, — справедливо заметит мой собеседник, — так чем ты занимаешься?
— Попробую ещё проще: я умею быть с человеком так, что ему становится яснее про собственную жизнь. Не про мою, не про жизнь вообще, а про себя самого — как он чувствует, что с ним происходит, чего он хочет. Это происходит благодаря вниманию и уважению к его образу жизни. Человек приходит со страданием, а уходит с любопытством и интересом. Но это в идеале, конечно. На пути нас поджидают разочарование, недоумение и тупик неопределённости. Как та сороконожка, которая задумалась, с какой ноги она начинает ходить, и замерла. Но потом то она смогла танцевать всеми сорока ногами!
— Все ясно, похоже, ты и сам не очень разбираешься, — подытожит мой собеседник. — А как тебе жить со всем этим? Ты же всё про всех понимаешь, не скучно?
— На самом деле, понимать и чувствовать другого человека — большой труд, и жить в таком режиме постоянно невозможно и вредно. И если психотерапевтическая встреча — время для другого, то обыкновенные отношения — для всех участников в равной степени.
То, что остаётся со мной и вне работы — мои ценности, которые я реализую в практике: уважение к способу жизни и особенностям другого, сохранение чувства собственного достоинства, способность к разнообразию опыта и способов взаимодействия, надежность и ясность в договоренностях. На самом деле, если бы я был в состоянии этому всегда соответствовать, то от меня, наверное, исходил бы свет. Но во всяком случае, мы можем стремиться к тому, чтобы в наших отношениях и обществе этого становилось больше.
— Так что, быть психотерапевтом просто значит — быть хорошим человеком?
— Вовсе нет. Хотя я верю в то, что без этого быть хорошим терапевтом очень трудно (но возможно). Главный фокус — в особом внимании к тому, как существует человек, какие стереотипы в поведении, восприятии и мышлении мешают ему быть счастливым, понимать, чего он сам хочет и достигать этого. Такой тип отношений — большая редкость, поскольку обычно другому человеку либо нет до меня дела, либо что-то от меня нужно. А психотерапевту есть дело, но ничего не нужно, он внимателен и уважителен.
— А при чем тут тогда терапия? Разве так лечат? Рецепт с таблетками хотя бы можно получить?
— Нет, рецепта тоже нет, потому что психотерапевт лечит как раз способность самостоятельно принимать решения, лучше понимать, чего я сам хочу. Но какие-то рекомендации или домашние задания он может, конечно, дать. Психотерапевт лечит, возвращая чувство, что я управляю своей жизнью, собой (именно их отнимает в первую очередь любая болезнь). Ещё он исцеляет отношения, делая их более гибкими и пластичными. Он делает это, возвращая интерес и любопытство туда, где нам кажется, что всё ясно — всё плохо!
— Я мало что понял, — скажет мой наивный собеседник.
— Вот и хорошо! — замечу я, — психотерапия начинается там, где задаются вопросы, которые вызывают недоумение и удивление. А заканчивается там, где я вижу другого человека во всей красоте его несовершенства.
Но похоже, я сам не очень понимаю, что значит быть психотерапевтом, раз не могу это внятно объяснить.
Виталий Сонькин
